Освобождение шпиона - Страница 116

116

— Вы остаетесь на месте! Без понятых эксперимент недействителен! — Воронов прошел к Мигунову, встал рядом. — Итак, еще раз. Сейчас подследственный восстановит перед нами картину событий той ночи, когда он…

Он не успел договорить. Что-то темное мелькнуло перед глазами, и тут же — страшный удар, от которого в голове загудело, зазвенело и закружилось. «Со всей силы бьет, гад!» — удивленно подумал Воронов, цепляясь за что-то, хрипя и обрываясь вниз, в черную пропасть…

США, Лэнгли, штаб-квартира ЦРУ

В Соединенных Штатах Америки число 555 имеет особое, сакральное значение. Почему — неизвестно. Возможно, это как-то связано с нумерологией, где сочетание трех пятерок означает, якобы, успех и процветание. Но тогда получается, что американцы больше других народов мира ценят именно эти два качества, поскольку за пределами США культ трех пятерок отсутствует. Америка — и успех. Америка — и процветание. Ну да, они же всегда где-то рядом!

Особенно популярны там автомобильные и телефонные номера, содержащие три заветные цифры. Это даже нашло свое отражение в литературе и кинематографе, где главный герой может разъезжать в «линкольне» с госномером 555-JOHNY, проживать в доме № 55 на Пятой авеню, а дозвониться до него можно, только набрав префикс 555…

Именно поэтому, дабы не разжигать страсти и не подстегивать ажиотажный спрос, все телефонные номера, начинающиеся на три пятерки, в США (а также в Канаде) отдали государственным службам: медицинским, финансовым учреждениям, департаменту по энергетике, федеральной справочной службе и т. д. Один-два таких номера находятся в распоряжении Центрального разведывательного управления. Они не значатся ни в каких справочниках, не украшают визитные карточки сотрудников, и с обычного телефона на них дозвониться нельзя. Вы услышите лишь голос автомата: «Набран неправильный номер, набран неправильный номер…» — или тонкое потрескивание в трубке. Больше ничего. Это номера экстренной связи, которые принимают сигнал с аппаратов, на которых установлен определенный идентификационный модуль. Сколько таких аппаратов в мире — никто вам не скажет. Примерно столько же, сколько агентов ЦРУ работает «на холоде». И набирают экстренный номер только (и исключительно) в случае неожиданного провала. Если успеют, конечно…

Связник Слава, один из кураторов московской сети, проходящий в бумагах ЦРУ как агент «Тритон», — успел. В ту же секунду, когда он у себя в Ховрино (с окровавленной щекой, в темной ванной комнате, дверь которой сотрясали могучие удары) нажал кнопку соединения на своем телефоне, зазвонил зуммер в кабинете Русского отдела в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ под Вашингтоном.

Здесь была глубокая ночь. Дежурный сотрудник, как того требовала инструкция, зафиксировал входящий сигнал, записал высветившийся на табло номер и тотчас же позвонил своему начальнику — Алану Фьюжну.

Как крепко ни спал до этого Фьюжн, он быстро понял, в чем дело. Ему даже не было надобности сверять поступивший номер по своей картотеке. «Тревожные» номера агентов он помнил наизусть. Через минуту он связался по шифрованной спецсвязи с главой Русского отдела Мелом Паркинсоном.

— Только что поступил сигнал «три пятерки» из Москвы, сэр, — доложил он. — Связной под псевдонимом «Тритон» задержан или убит.

Паркинсон долго молчал на том конце провода.

Фьюжн ясно представил себе, как он сидит на кровати — высокий и тощий, с подкрашенными в каштан седыми взлохмаченными волосами, — как досадливо морщится и пристукивает по краю тумбочки своими длинными сухими пальцами.

— Это плохо, Алан, — произнес наконец Паркинсон. — Хуже не бывает. У него контакты… Проверяйте всю московскую сеть, всех! Связь по срочным каналам!

— Слушаюсь, сэр, — сказал Фьюжн.

— Постарайтесь сберечь то, что осталось, Алан. На «Тритона» завязаны восемь агентов. Это половина нашей сети в Москве…

По тону главы Русского отдела Фьюжн понял, что это серьезный провал.

— Через двадцать минут в моем кабинете, — глухо сказал Паркинсон и положил трубку.

* * *

г. Заозерск

Открыв глаза, Воронов обнаружил, что лежит на полу, под фотографиями холодного оружия: финского ножа, кавказского кинжала и кастета. Руки и ноги намертво стянуты скотчем, рот распирает какая-то вонючая тряпка, сильно болит голова…

«Ну, он меня и уделал, сволочь… Мы же договаривались совсем по-другому…»

Хотя… Чем больше ущерб здоровью, тем меньше подозрений. Все правильно, правильно. Но… Этот гад не об естественности думал, плевать ему на естественность. В конце концов, и тряпку мог бы подобрать почище!

Воронов осторожно приподнял пульсирующую болью голову. Анемичная старая дева, скрученная по рукам и ногам, сидела в углу, у стола, и беззвучно плакала. О том, что она плачет, Воронов догадался по трясущимся плечам. Во рту у нее тоже торчал кляп, с которого стекали на пол то ли слезы, то ли слюна.

«Сельский интеллигент» лежал на спине посередине комнаты — без кляпа и без скотча. Зато почти голый: в одних трусах и носках. И не двигался. Голова была запрокинута далеко назад, словно он пытается рассмотреть противоположную стену лаборатории, на которой висят рисунки петель-удавок. Лица следователь не видел, только какую-то серебристо-синюю полоску на шее…

«Это же мой галстук, — с удивлением понял Воронов. — Что там делает мой галстук?»

Он повернул голову влево. Какой-то человек в длинном синем плаще, надвинутой на глаза шляпе и старомодных очках возился в имитационной комнате у серванта: открывал ящики, звякал чем-то, потом нашел, что искал, и положил в карман. Неспешно подошел к двери «черного» хода, открыл. Посмотрел на часы, постоял несколько секунд, шагнул вперед, обернулся на пороге, глянул на Воронова.

116