Освобождение шпиона - Страница 65

Мигунов называется по всей форме, даже статьи перечисляет.

— Пройдемте на допрос, — говорит следователь и первым выходит в коридор.

Мигунов привычно становится в лягушачью позу, и его ведут в кабинет, напоминающий вытянутый пенал с фанерными стенами. Следователь разложил на хлипком столике синий коленкоровый планшет, заполняет вводную часть протокола. От него доносится слабый аромат одеколона. Слабый. И одеколон дешевый. Но на Огненном острове никто не пользуется даже дешевым одеколоном. Как наружным средством, конечно.

— Что произошло позапрошлой ночью между вами и Блиновым Игорем Васильевичем?

Эту скотину Игорем звали, все-таки было у него человеческое имя, вот как. И-Вэ Блинов.

— Он на меня напал, — сказал Мигунов.

Стоящий у двери Савичев нахмурился.

— Что-о?!! Я тебе, блядь, покажу напал! Говори, как есть!

На самом деле Мигунов не знал, что ему говорить. На этот счет никаких инструкций не было. Предположим, он так и сделает: скажет правду, во всем сознается. А вдруг дело закроют прямо здесь, на месте? Без всякого Заозерска? Что-то вроде судебной «тройки», как в сталинские времена?

— Он на меня напал, — повторил Мигунов, глядя следователю в глаза с бесцветными ресницами. — А до этого угрожал. Сказал, что у него договоренность с начальством колонии.

У Савичева отвалилась челюсть.

— Что если он меня убьет, это обставят как несчастный случай. А ему, Блинову, смягчат режим и разрешат прогулки в неурочное…

— Да врет он! — перебил начальник колонии, стараясь опять не сорваться в крик, даже голос задрожал. Полез в карман за носовым платком. — Ему сейчас хоть в жопу вперед ногами, все едино, вот он и поливает грязью… Ох, смотри, Мигунов, допрыгаешься ты у меня…

Воронов с невозмутимой привычностью записывал что-то в протокол. Он левша, кисть будто тянется за ручкой, как привязанная.

— И все-таки — что произошло между вами? Говорите по сути дела. Обстоятельства мы выясним потом.

— Хорошо, — сказал Мигунов. — В три часа тридцать минут я проснулся от того, что почувствовал чьи-то пальцы на своей шее. Это был Блинов. Он душил меня. Я оттолкнул его. Некоторое время мы боролись, потом он оказался на своей кровати. Он сказал, что все равно убьет меня. Говорил всякие гадости про меня и про моих родственников. Сказал, что, когда выйдет на волю, первым делом убьет мою жену и моего сына. Тогда я схватил подушку и накрыл его лицо, чтобы не слышать этого. Ну, и, наверное, задушил его в этот момент… Не имея, конечно, умысла на убийство…

— Какой подушкой вы его накрыли? — спросил следователь. — Чья была подушка?

— Моя.

— Где она лежала?

— На кровати, наверное.

— И вы смогли дотянуться до нее, продолжая удерживать Блинова на его кровати?

Мигунов подумал. В самом деле…

— Я плохо помню. Возможно, подушка упала во время нашей борьбы и я подобрал ее с пола.

— Поднимите подбородок. Повыше.

Изучает следы на шее. Кажется, Блинов в какой-то момент ухватил его за горло, когда сопротивлялся. Мигунов надеялся, там что-то осталось. Ну, а даже если не осталось… Плевать.

Он случайно встретился взглядом с Савичевым. Глаза начальника были темны, он с нетерпением ждал окончания допроса, когда они смогут остаться наедине. Черт, надо было, видно, все-таки подождать до Заозерска со всякими громкими заявлениями.

— Я требую медицинского освидетельствования на предмет нанесения побоев, — проговорил Мигунов, сам удивляясь своему нахальству. — Меня избили во время задержания. Хотя я не оказывал сопротивления.

— Вас освидетельствует врач в СИЗО, — сказал следователь, не отрываясь от бумаг.

— Тогда занесите мое требование в протокол.

Воронов поднял глаза.

— Зачем? Это обязательная процедура при поступлении в изолятор.

— Я думаю, меня могут избить и даже покалечить еще до поступления…

— Никто вас калечить не собирается, Мигунов. Успокойтесь.

Следователь многозначительно взглянул на Савичева. Тот, красный как рак, кивнул:

— Что за глупости? Кто тебя будет калечить?

— Держат же меня сутки в наручниках! — пошел ва-банк заключенный. Хуже все равно не будет…

— Как сутки?! — возмутился Воронов. — Это уже пытки! Немедленно снимите!

Потом Мигунова отвели в медсанчасть, фельдшер Ивашкин в присутствии Воронова осмотрел его, заполнил акт освидетельствования, куда занес все синяки, ссадины, царапины и шрамы. Ближе к вечеру в ворота колонии въехал автозак с пятью дюжими охранниками. Мигунова погрузили в стылое железное нутро, там снова заковали в наручники. Эти были полегче, да и заковали теперь руки не за спиной, а впереди — тоже облегчение… Во время процедуры он, вытянув шею и изогнувшись, все смотрел сквозь открытую дверь назад. Сбывался давний сон: он покидал ненавистное место. Вот только не было полета, не было бескрайней шири вокруг, даже неба не увидеть. Стена общего барака с окном, край крыши. Всё. Там, в бараке, за перечеркнутым решеткой окном — чье-то лицо, смутное, неразличимое. Может, Дули, может другого «петуха», а может, и правильного арестанта. Минуту, наверное, Мигунов смотрел на это лицо, упивался им. Так чудом выживший смотрит на покойника.

— Не вертись, каин! — рыкнул старший конвоя, запихивая его в крохотный «карман» и со скрежетом запирая замок. — Может, тебе башку тоже в наручники забить?

Автозак тронулся с места и после ряда формальностей и задержек выехал за периметр особорежимной зоны и запрыгал по кочкам лесной просеки. Но Мигунов был рад. Это вертолет из его снов вез пожизненно осужденного навстречу свободе.