Он перевел дух.
— Короче, Бруно Аллегро — это как бы фирма, знак качества, пропуск в большой мир, понимаешь? Вот раньше были Пушкин с Тургеневым, Штирлиц там, Аркадий Райкин, ну и так далее… А теперь есть Бруно Аллегро. Это я. Понял?
Башмакин уставился на него с неопределенным выражением, вызванным, возможно, частичной атрофией лицевых мышц за долгие годы одиночества.
— А я сперва подумал, ты карлик, — проговорил он наконец.
— Я не карлик!! — нахмурился Бруно, сжимая увесистые кулаки. — Заруби это себе на носу! Карликов не бывает! Бывают маленькие люди!
Он выпятил челюсть и стал смотреть в другую сторону. Ноздри его воинственно расширялись. Он не любил таких разговоров.
— Но как не бывает? Они здесь живут, под землей! — продолжал настаивать караульный. — Только они голые и у них шерсть, как у обезьян… Я с ними воевал даже. Они Борисенко убили, склады мои пытались грабить. Я думал, ты один из них. Только они по-русски не говорят, и вообще… Как первобытные люди…
Все имеет свои пределы, а сдержанность и политкорректность Бруно Аллегро — особенно. И теперь они закончились.
— Ты на что намекаешь? — Бруно сидел на железных коробках с пулеметными лентами, но сейчас встал и взял за горлышко почти пустую бутылку. — Я что — голый? Или у меня шерсть обезьянья? Или я говорю плохо? Это ты скрежещешь, половину слов не разберешь!
— Так и я ж об этом! — миролюбиво проговорил Башмакин. — Ты и одет, и грамотный, и вообще…
— Ну?
— Ты мог бы сам стать вождем, — сказал Башмакин осторожно. Он видел, что Бруно недоволен, и пытался как-то смягчить обиду.
— Каким еще вождем? Американским? — Бруно действительно смягчился и вместо того, чтобы разбить бутылку о голову Башмакина, вылил остатки коньяка в свой стакан.
— Нет, ихним. Подземных кар… Маленьких людей, то есть. У тебя бы получилось. А я бы тебе помог… Они меня Богом считают…
— Да брось порожняки гонять! — Бруно даже стакан до рта не донес.
— Точно! Статую мою сделали, молятся на нее, жертвы приносят! — приосанившись, сказал Башмакин.
Это была чистая правда, и он был рад, что хоть в чем-то может сравняться со столь важным гостем.
— Хочешь, пойдем, я тебе все это покажу!
Бруно как раз пил, потому только небрежно отмахнулся свободной рукой. А доев икру, пояснил:
— На фиг мне быть тут вождем?
— Можно Президентом, — поправился часовой.
— Бруно Аплегро — это больше, чем президент, — назидательно сказал карлик. — Я такую кассу делаю! Меня любят и ценят. Они там просто не переживут, если я похороню себя здесь, под землей…
Башмакин помолчал, потом оглянулся и понизил голос.
— Дело, конечно, ваше, товарищ Бруно, только я пришел к такому умозаключению: вождю всегда хорошо! Неважно, правит он страной, или подземным племенем. Потому что он все равно самый главный, все ему подчиняются, у него все есть: лучшая еда, золото, женщины…
— Не гони, Башмак!
Бруно презрительно скривился.
— Да, да, я сам это испытал! Потому что я был главнее ихних вождей. Так они мне и золота нанесли, и…
Башмакин перешел на шепот.
— И женщин молоденьких приводили, я жил с тремя, только они старятся быстро… Потому я и про трусы спрашивал — эти-то вообще ничего не носят…
— Эх, пацан, когда поднимемся, я тебя с Эльзой познакомлю, или с Ингой. Тогда ты поймешь кое-что про женщин, — снисходительно произнес Бруно.
И тут же подумал, что эти избалованные сучки вряд ли станут знакомиться с таким страшилищем, тем более что ни золотой карты «Америкен Экспресс», ни сберкнижки «Банка Москвы», ни даже ста долларов у него нет, никогда не было и вряд ли когда-то будет.
— Ну, или с другими телками познакомимся… — неуверенно сказал он и замолчал. Что-то услышал. Посветил фонарем в сторону Разлома. — А-а! Вон, видишь?! Это Леший лезет сюда! — воскликнул он торжествующе, показывая рукой. — Тоже не может без меня! За какой-то час соскучился!
Башнабаш ничего не ответил. Он давно заметил, как люди на той стороне навели переправу с помощью тросов и по одному перебрались на его берег. Теперь они направлялись сюда — сильные, рослые, незнакомые солдаты в необычной одежде, несущие необычные запахи мира, который успел стать чужим.
— Да, я вижу, — сказал он.
Полувековая вахта рядового Башмакина подошла к концу.
Бруно потребовал еще генеральского коньяку и правительственных деликатесов. И поскольку Башнабаш свою вахту уже сдал, то скупердяйничать не стал: принес с продовольственного спецсклада сумку банок, баночек, вакуумных упаковок и ярких бутылок, выставил на стол в жилом отсеке Бункера: на, дорогой товарищ Бруно, угощайся от души, ешь, как говорится, от пуза, ни в чем себе не отказывай!
Человек-звезда дважды просить себя не заставил: подхватил боевой армейский нож образца 1947 года, повскрывал невиданные консервы, повыдергивал заморские пробки и принялся метать в себя устриц, гусиную печень, копченую колбасу, обильно запивая все это великолепие виски и коньяком.
— Налетай, братва, тут всем хватит! — щедро приглашал он занятых своим делом «тоннельщиков», но те только изредка хватали куски на лету да спрашивали у Башмакина:
— Так сколько, говорите, вам лет?
— Семьдесят четыре, — в десятый раз отвечал Башмакин.
Бойцы только плечами пожимали, стараясь не смотреть в лицо местного долгожителя. А к спиртному они вообще не притрагивались, опасаясь Лешего.
Тот закончил беглый осмотр «Старой Ветки» и командного пункта. На удивление, все выглядело так, словно было отстроено лет шесть-десять назад. Даже латунные светильники и бронзовая фурнитура в «генеральской» половине не потускнели. Дизель-генератор, собранный в 49-м году, исправно работал и давал нужное напряжение. Большая часть оружия и боеприпасов в арсенале законсервированы, а все, что использовалось во время несения службы, было вычищено и смазано. И тоже вид имело вполне рабочий: «шпагины», «дегтяревы», «судаевы» образца сороковых — как новенькие. Во время своих многочисленных диггерских «закидок» Леший обычно находил их проржавленными, с полусгнившими прикладами, разбитыми казенниками и чаще всего не подлежащими восстановлению, годными разве что для музейных экспозиций… А сейчас его не отпускала мысль, что он каким-то образом перенесся в далекие сороковые. И даже еще дальше, в средневековье, что ли: на КП он обнаружил целый склад старинных украшений, монет, утвари, которые Башмакин получил в дар от карликов.