Освобождение шпиона - Страница 94

— Мой радиорепортаж — это ерунда! — тараторила Курляндская. — Я договорилась с зав корпунктом «Ньюсуик»! Она согласовала вопрос с Центральным офисом: восемь тысяч долларов за две тысячи знаков! Это очень хороший гонорар! Маргарита обещала еще купить мне бутылку «Кристалла»! А гонорар мы поделим с вами пополам…

— Какая еще Маргарита? — буркнул Воронов. Мысли его хотя и были далеко, но начинали возвращаться.

— Маргарита и возглавляет корпункт «Ньюсуик». Красивая, элегантная женщина, но это только видимость… Чудовище, а не человек! Она лично потрошит журналистов! Помните нож доктора Ганибала Лектора? Таким ножом и потрошит. А вначале включает какой-нибудь музон на всю катушку…. Если я не выполню обещания, она поставит мое чучело в своем московском кабинете!

Воронов смотрел на нее и думал, что, случись все это неделей раньше, нет, даже вчера, он бы не стал разговаривать с этой фифой. Уже давно выставил бы ее за дверь и занимался своими делами. Или просто не впустил. Или самолично изготовил из нее чучело, не доверяя это дело какой-то Маргарите. Но за последние сутки многое изменилось. Очень многое. Он не думал об этом, но сейчас, в эту именно секунду, вдруг понял.

— Вы сказали: восемь тысяч долларов?

Лицо Курляндской от уха до уха прорезала плотоядная улыбка.

— Да. Половина — ваша. К тому же мы с вами вдвоем разопьем бутылку самого модного шампанского в мире!

— Я не пью шампанского. И вы не интересуете меня как собутыльник…

— Готова выступить в любом качестве…

— У вас есть с собой диктофон? — спросил следователь.

— Спрашивать об этом журналиста то же самое, что спросить, есть ли на нем, простите, трусы! — Курляндская достала из сумочки крохотный серебристый «Сони», помахала им в воздухе.

Воронов усмехнулся, про себя подумав, что насчет диктофона он как раз-таки не сомневался.

— Он выключен?

— Конечно! — сказала она.

— Дайте его мне.

Воронов взял диктофон, проверил. Выключен. Спрятал его в ящик стола. Он был опытен и не хотел лишних неприятностей.

— Другие записывающие устройства имеются?

— Ну… Телефон. Вот. А что? Боитесь, что я…

— Выключите его и положите на стол, пожалуйста.

Телефон он убрал в тот же ящик.

— Хотите, чтобы я записывала от руки? Любой каприз, Виталий Дмитриевич! Еще какие-нибудь пожелания? Могу станцевать, могу раздеться и интервьюировать вас в красном белье! Могу после каждого вашего ответа кричать в окно, что я люблю вас! Пожелайте только чего-нибудь!

— Хорошо. Слушайте меня внимательно, — сказал Воронов. — Я дам вам информацию, которую вы хотите. Кратко или развернуто, как угодно. Но не в виде интервью. Просто голая информация. Мое имя, моя должность не должны предаваться огласке. Как это у вас принято: «неназванный источник в правоохранительных органах сообщил, что…» Что-то в этом роде. Это мое первое пожелание.

Курляндская посмотрела в потолок, подумала.

— Годится! — сказала она.

— Второе. Говорить будем не здесь. В час у нас перерыв, ждите меня в кафе «Эдем», это в трех кварталах отсюда, в сторону автовокзала. Заходите со двора в банкетный зал, я предупрежу кого надо…

Воронов задумался. Он чувствовал себя преступником.

— Как вы уже догадались, никаких записывающих устройств. Я должен прочесть то, что получится — это обязательное условие.

Она картинно расставила руки:

— О чем речь!

— И третье. — Воронов кашлянул. — Деньги я хочу получить в течение недели. Это тоже обязательное условие…

— Да хоть завтра! — воскликнула Курляндская. — Да хоть сегодня вечером!

Воронов почувствовал, что у него стало мокро под мышками.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, до обеда.

И опять кашлянул. Ему вдруг показалось, что возвращается та дикая сопливая простуда, которая мучила его на прошлой неделе…

Первое, что он сделал, войдя в «Эдем», — заказал рюмку водки. Пожалуй, это был первый случай в его практике, когда он выпивал в рабочее время. Впрочем, зарабатывал деньги таким образом он тоже впервые в жизни.

* * *

г. Заозерск. Кафе «Эдем»

— Блинов — сантехник, сексуальный маньяк-убийца. Они постоянно ссорились, Блинов ему угрожал, провоцировал…

Деревянные стены с распяленной медвежьей шкурой, тяжелые деревянные столы и лавки. Воронов ел пельмени с медвежатиной и одновременно говорил. Женя, не притронувшись к кофе, быстро писала. Почерк оказался неприличным — как и все у Курляндской. В начале предложения буквы еще как-то пытаются сохранить осанку, дистанцию и четкость, но потом просто валятся друг на друга, укладываются влежку и сливаются в одну дрожащую линию, напоминающую энцефалограмму коматозника.

— …Но Мигунов оказался проворней, он все же бывший офицер, полковник, и он задушил нападающего…

Воронов не представлял, как она будет потом разбирать свои каракули. К счастью, его это нисколько не заботило — да и ее, судя по всему, тоже… В час сорок он напомнил, что время подходит к концу — в три у него очная ставка.

— Никаких проблем, — сказала Курляндская. — Главное я записала, а остальное запомнила. И мы прямо сейчас с вами рассчитаемся…

— Мы? Кто «мы»? — насторожился следователь.

В этот момент из общего зала в кабинет для VIP-персон вошла стройная брюнетка лет тридцати пяти с быстрыми внимательными глазами. Легкий, не по сезону, серебристый плащик с приподнятым воротником, черный, в редкий белый горошек шарф, изящные черные ботиночки на высокой «шпильке», тонкие колготки телесного цвета, — выглядела она очень элегантно. Красивая черная сумка через плечо, в руках — квадратный предмет в оберточной бумаге.