Освобождение шпиона - Страница 50

Музыки не хватает, это да. Надо будет сходить в инструментальный — может, граммофон какой найдется с пластинками. Культурная программа как-никак.

После второй Башнабаш встал, бесцельно прошелся между кроватями, сбивая голени о металлические ножки. Сел. Хорошо. Поговорить бы с кем. Вон прямо перед ним кровать Разумовского, рядом на полу белесые пятна от блевотины. Ты как, Разумовский, себя чувствуешь там, внизу? Что там такое есть? Ад кромешный, как говорят попы и старики? Или, как учили в школе, царит там диалектика и классовая борьба и закон прибавочной стоимости?.. Но ты, Разумовский, как образцовый боец ОП-79, должен навести там порядок, потому что… Па-атаму что…

Когда он снова поднялся, чтобы сходить на толчок, заметил, что ноги как-то странно волочатся следом, как у тряпичной куклы, которую ребенок возит туда-сюда. Тело легко парило в воздухе, а ноги явно не поспевали. Башнабаш упал в проходе между кроватями и долго не мог подняться, бормоча извинения, обещая искупить кровью и все такое.

Наконец встал, одернул гимнастерку, постоял. Вышел из палатки, прихватив автомат. Включил все прожектора и фонари, отчего дизель-генератор натужно загудел, а зал «Старой Ветки» озарился ярким светом, как сцена Большого театра.

— Граница на замке!! На, выкуси!! — проорал Башнабаш и выстрелил в сторону Разлома.

Там, на другой стороне зловещей щели, черной тучей клубился отступивший мрак.

— Давай, выходи! Попробуй!

— Трах! Тах! Та-та-тах!

— Союз нерушимый! Республик свобо-одных! Сплотила навеки-и-и!..

Спотыкаясь, он побежал к расположению, выкатил взятый из арсенала на всякий случай тяжелый 12-миллиметровый ДШК на колесном станке, кое-как заправил ленту дергающимися, прыгающими руками, выставил пулемет дулом к Разлому…

— Рядовой Башма-акин! Пост приня-ал!! К несению службы га-атов!!

…и выпустил очередь. Он забыл закрепить сошки, пулемет бешено прыгнул назад, ствол задрался, тяжелые пули прошили купол зала, сбивая известковую бахрому, обрушили вниз комья сырой земли и каменные осколки…

Наступила тишина.

Он сидел с открытым ртом и смотрел, задрав голову. Какое-то время ему казалось, что сейчас купол разойдется по этому шву и обрушится вниз.

Не обрушился. Башнабаш сплюнул невесть как набившуюся в рот землю, погрозил кулаком Разлому. Вернулся в расположение, отодвинул в сторону остатки простой пищи, полез в рюкзак…

Он чувствовал себя преступником, но все же довел замысел до конца. Банки с деликатесами он выстроил на тумбочке красивым полукругом. В центр поставил бутылку коньяка. Прочесть название на этикетке он не смог, но звездочки сосчитал. Раз, два, три… Пять. С математикой Башнабаш дружил. Он развернул банки этикетками к себе, чтобы было как в «Книге о вкусной и здоровой пище». В его родном Башмакине о такой книге ничего не знали, там вообще ничего не знали, кроме картошки с луком да сала по праздникам. Трудно жили люди, бедно. И было это совсем недавно… кажется, вчера было. Когда он уехал в город? В 53-м. Сейчас 56-й. И вот на тебе — омары, фрикасе, консоме какое-то, миноги опять-таки…

Башнабаш расплакался.

Коммунизм! — подумал он в порыве необъятного пьяного счастья. — Свершилось! Коммунизм победил! Бери сколько хочешь, чего хочешь! Ешь, пей, гуляй! Прав был Ленин, прав был Маркс! Ура!

Он вытер слезы кулаком, плеснул себе коньяку. Схватил банку с фрикасе (ща-ас узнаем, что ты такое есть!), занес нож…

— Отставить, рядовой Башмакин!

Башнабаш застыл и пригнулся.

— А-атставить, я сказал!

Он положил нож на тумбочку, отодвинул от себя банку.

— Тебя партия зачем сюда поставила, а? Чтобы ты коньяки хлестал да деликатесы жрал?

— Никак нет, — сказал Башнабаш тихо.

— А зачем ты здесь существуешь? Доложи по форме, рядовой Башмакин, в чем смысл твоего существования!

Он вскочил, вытянулся по стойке смирно, привычно оттарабанил:

— Существую, чтобы обеспечивать безопасность объекта и работоспособность его систем! В случае приказа или непосредственной угрозы проникновения сил противника — объект уничтожить!

— Все правильно, Башмакин! А где сказано, что тебе коньяки генеральские положено хлестать да омаров жрать?

— Никак… Нигде! — выпалил он.

— Так что ж ты, мать твою!!.. Солдату спирт положено пить, тушенкой закусывать, жизни не жалеть и славить Родину и партию троекратным «ура». Ясно?

— Ура! Ура! Ура!

То ли от стыда, то ли от спирта, но стена палатки перед глазами плавала туда-сюда, в голове звенели куранты, ноги подгибались в коленях. Стоять было трудно.

— Вот так-то, Башмакин. Молодец. А теперь — вольно, солдат! Сядь-ка, налей да выпей…

* * *

Он проснулся в шесть утра оттого, что тарахтенье генератора смолкло — солярка закончилась. Тусклая лампочка под потолком превратилась сперва в малиновую раскоряченную букву «М», потом в оранжево-серую. Погасла. Башнабаш вскочил на ноги… и чуть не умер на месте. Так плохо ему еще не было в жизни. Он включил фонарь, кое-как приволок из топливного склада канистру, заправил генератор — от запаха солярки его вывернуло прямо на сапоги.

Пойти лечь. Свернуться калачиком, переждать, пока организм восстановится, пока не закончит полыхать эта жуткая гражданская война у него внутри.

А караул? Кто будет охранять объект?

Да плевать! — подумал было… — Нет, нельзя. А если наши вернутся — Климов с Худаковым? Или спасотряд? Или связь восстановится? А он тут валяется с похмелья, будто какой-нибудь морально разложившийся тип… А если — враги?!